Пишет
Тихие радости зла:
Не ушибся, сынок?
![](http://ws-na.amazon-adsystem.com/widgets/q?_encoding=UTF8&ASIN=1101902752&Format=_SL250_&ID=AsinImage&MarketPlace=US&ServiceVersion=20070822&WS=1&tag=)
A Mother’s Reckoning: Living in the Aftermath of Tragedy
Спустя пятнадцать лет после школьного расстрела в Колумбине мать одного из убийц-самоубийц написала внезапно хорошую книгу. Казалось бы, основная интрига более чем известна: жила абсолютно нормальная на вид семья, пока семнадцатилетний сын с дружком не пришли в школу с обрезами и не убили тринадцать человек, ранив еще 23, а потом покончили с собой – что тут можно написать за пределами нездоровых сенсаций. А здорово читается, потому что в основе лежат невыдуманные авторские вопросы: как получилось, что нормальный, хороший мальчик стал массовым убийцей и покончил с собой? как родители могли не замечать, что с ним происходит, и считать его вполне хорошим мальчиком?
У книжки мамы монстра 9 шансов из 10 оказаться или жалкой, или скучной, или отвратительной в попытках переложить вину на кого-нибудь другого, или отречением от этого несчастного, ужасного ребенка, или просто плевком в душу родителей убитых детей. Ничего этого нет, Сью последовательно и твердо говорит об одном:
читать дальше
она всегда будет любить Дилана, скорбеть по нему, беречь его память
вина Дилана и Эрика перед жертвами трагедии однозначна и неизбывна, ее ничем нельзя смягчить, никакими объяснениями
тем не менее, ее ребенок – тоже жертва этой трагедии, а они – родители, потерявшие ребенка
Дилан не был чудовищем, его семья была нормальной семьей
поиск причин не является попыткой обелить преступников, а только способом предотвратить трагедии
И самый главный – самый болезненный тезис книги состоит в том, что такие вещи случаются не с выродками, у которых на лбу все написано, а такими же людьми, как все мы. Это какой-то Лавкрафт в переложении: под тонкой пленкой привычного, нормального мира клубится первобытная тьма. Я понимаю, что Сью, при всей ее риторике признания вины и ответственности, пристрастный свидетель: когда весь мир видит в дневниках Дилана весьма открыто прописанное кровавое безумие, она считывает там тоску, одиночество, стремление к любви – и много-много сердечек. Тем не менее, они правда нормальные люди. После расстрела жизнь семьи разбирали под микроскопом – против Клеболдов было подано тридцать шесть судебных исков, следствие шло годами, прямо во время расстрела, когда оглушенные Том и Сью стояли во дворе, их дом вычистила полиция, забрав все, что могло быть уликами – если бы с виду обычная семья действительно хранила бы какие-то мрачные тайны, их бы обнаружили.
Да, Дилан и Эрик за год до расстрела взломали фургон и украли дорогое оборудование. Их мгновенно поймали, Дилан сразу сознался, и подростки даже не попали в криминальную систему, а прошли через программу реабилитации, откуда их отпустили с самыми похвальным отзывами. Раньше срока! Потом оба подростка проходили психотерапию, родители пристально мониторили их жизнь, обыскивали комнаты, и не заметили ничего.
Вот это особенно поразительно. Только после расстрела Клеболды узнали о хоумпейдже Эрика с призывами к насилию, о том, что сетевой ник их прекрасного мальчика был VoDKa, и Дилан основательно пил. В школе обоих травили популярные ученики, особенно всем запомнился случай, когда задорные спортсмены окружили этих двоих, обливали кетчупом и обзывали педиками. Кто-то прыгал на капоте старого БМВ Кевина, специально, чтобы испортить машину. Колумбина оказалась довольно гадким местом, впрочем, не уникальным.
Сью пишет, что люди начали приходить к ней со своими историями, как подростки успешно скрывали от родителей ужасные вещи. Одну ее знакомую, которой Сью восхищалась как удивительно гармоничным и счастливым человеком, оказалось, страшно травили в школе, и апофеозом этой травли было изнасилование капитаном футбольной команды в школьной же раздевалке, после которого травля еще усилилась. Родители не знали ничего. Другие рассказывали об аналогичных вещах – раннем алкоголизме, издевательствах, глубоких депрессиях. Кто-то говорил, что сам бы всех перестрелял и застрелился с наслаждением.
Вот и Дилан был вполне в пределах нормы по поведению: шутил, веселился, за неделю до расстрела выезжал со своей девушкой на выпускной бал, все, как положено: смокинг, лимузин. Это самое удивительное: для Дилана Колумбина должна была закончиться совсем скоро, буквально через пару недель! И он уже был принят в колледж. То есть, как бы там в школе погано не было, все, считай уже на свободе.
Пока читала, думала, что же делать с подростками, чтобы защитить их от себя же. Потому что правда, полно откровенно плохих вещей, которые легко скрыть даже от внимательных родителей. Сью предлагает пристальней обыскивать комнаты, просматривать личные компьютеры и трясти-трясти-трясти, если видишь, что ребенок становится каким-то странноватым. Ее другие знакомые после всего этого урока так натрясли из дочери очередную страшненькую историю, которая произошла прямо у них под носом. Но я не знаю, конечно, как правильно. Обыскивать – вряд ли, дети не идиоты, они только поступают по-идиотски. Упорно выяснять причины, по которым ребеночек вдруг стал мрачен – наверное, да, но, скажем, я была угрюмым подростком и ненавидела школу, при том, что я очень хорошо училась, у меня было много поклонников, нормально все шло.
С другой стороны – ну как нормально. В мае последнего школьного года подросток из нашего класса шагнул из окна (к счастью, это было окно третьего этажа, поэтому кончилось все только переломом позвоночника и годами реабилитации). Тогда мне казалось, что покушение на самоубийство – проявление слабости и, главное, нечего было так плохо пробный экзамен по математике сдавать. Не то чтобы я это произносила вслух, но мое и общее мнение было примерно таким. Теперь, уже почти двадцать лет спустя, я понимаю, что была тихая травля, пусть даже без обливания кетчупом, был нездоровый школьный коллектив. Возможно, герой этой истории с наслаждением бы выстрелил в наши довольные пятерочные рожи. Кроме того, в классе открыто и изощренно терзали другого ученика. А еще мальчики как-то собрались и так избили физрука, что на уроки он смог ходить только через месяц, и лицо у него почти перестало шевелиться из-за шрамов. При этом, я училась в очень хорошей математической школе, и мы не были избалованными золотыми детьми. Я не вспоминала об этом всем много лет, и только мысль “а у нас ничего подобного не было” внезапно подняла затертые картинки.
Я думаю, что главная и единственная защита, которую могут привить родители подростку – это видение перспективы. Школа не навсегда. Отрочество не навсегда, нужно только дотянуть до совершеннолетия, и можно будет делать, что хочешь: будут вокруг люди, которых сам выбираешь, будут деньги, билеты на любой самолет и любой образ жизни. Видимо, с детства нужно показывать временную перспективу вперед и назад – через игры, отсчитывание дат на календарях, составление линеек времени, сравнения хронологий, планирование. Как в еврейском анекдоте, держать над кроватью табличку “это временно”. Потому что обыски комнат – нууу эээээ, они в своих непонятных телефонных приложениях успеют наоткалывать номеров, пока в них разберешься.
В книге меня поразило много деталей, о которых я не знала. Самое главное – это какая-то необычайно богатая и развитая культура сочувствия в США: подруга Дилана сделала альбом с фотографиями Дилана и хорошими, добрыми воспоминаниями о нем и подарила его родителям. Учительница принесла Сью новогоднюю елку из бумаги и игрушки-оригами, которые Дилан когда-то сделал для нее в подарок, пришла, рассказала, что помнит о мальчике. Друзья и соседи вышли к окнам Клеболдов с транспарантом “Мы вас любим. Вы хорошие люди” – в тот период, когда вокруг дома толпились репортеры со всей страны. Это даже не говоря о традиционной домашней еде, которую приносят людям после трагедии, чтобы они могли хорошо поесть, когда им не до походов в супермаркет и готовки. Клеболдам отправляли чеки (которые, как утверждает Сью, они никогда не обналичивали). Со всей страны предлагали помощь самого разного рода. Знакомые и коллеги отказывались давать комментарии прессе, один репортер с недоумением спрашивал у секретаря: почему никто не хочет рассказывать о Клеболдах?! – потому что они хорошие люди, – ответила она. Было и плохое – угрозы, оскорбления, постоянные вопросы “кем надо быть, чтобы не заметить в собственном ребенке такое?”, обвинения в плохом родительстве. Душераздирающий эпизод, когда в память о жертвах трагедии поставили пятнадцать крестов и посадили пятнадцать деревьев, а потом отец одного из погибших уничтожил два креста и кто-то срубил два дерева.
Даже поведение полиции поражает: через какое-то время всем родителям устроили встречу в библиотеке, где закончился расстрел, чтобы они увидели место гибели своих детей. Клеболдам дали зайти отдельно. А вот еще эпизод: вечером в день расстрела семье все еще запрещали заходить в их дом, все отели, мотели и ночлежки в округе были забиты прессой – и вот их выпустили из участка, и они сидели на пустом паркинге, не зная, куда именно им идти, чтобы не навлечь на дом, который их примет, волну репортеров. Спрятались у дальних знакомых, прожили у них месяц.
Нам трудно себе представить уровень прессинга, под которым жили Клеболды после Колумбины. Первые лет пять они были муравьями, которых выжигают лупой, пристальное внимание общественности не ослабевало, подогреваемое новыми поворотами судебных дел. Плюс крошечный городок, в котором чуть ли не каждая семья оказалась затронута трагедией: кого не убили и не ранили, тот тоже не уцелел, шок был слишком велик. Эндрю Соломон брал у Клеболдов обстоятельное интервью для своей книги о не таких детях “Далеко от яблони” и спрашивал: почему вы не уехали, оставив это все позади? Они ответили, что под программу защиты сведетелей им не попасть, а так – в любом месте их быстро опознают как тех самых монстров, и все начнется по новой и еще хуже.
Сью предстает в своей работе нехвастливо-героической женщиной. Она всю жизнь вела дневники, и после Колумбины письменные практики были ее основной терапией. Через десять лет после расстрела она написала эссе I Will Never Know Why, через почти уже двадцать – эту книгу. Сейчас Сью активист движения за предотвращение суицидов. Каждый раз, когда она представляется перед началом доклада, у людей отвисают челюсти, но она все равно продолжает работу, надеясь, что сможет кому-то помочь.
Писать книжку Сью помогал Эндрю Соломон, автор “Далеко от яблони”, которую я считаю одним из самых потрясающих нон-фикшинов, которые только есть на свете. Соломон написал к книге Сью большое предисловие, и он же поддерживал ее работу – читал рукописи, давал советы. Возможно, поэтому книга получилась такая мастеровитая, там и композиция интересная, и своя целостность есть. Не поделочка.
Я рада, что эта книжка стала бестселлером NYTimes. Ее правда действительно почитать родителям, ну и пусть Сью заработает немного денег, суды выжали Клеболдов досуха. Поскольку издание свежее, русского перевода еще нет, но я бы рекомендовала сделать заметку на будущее, кто не читает на английском.
отсюда
URL записиНе свое | Не Бест? Пришли лучше!
Дети - те еще звереныши и виктимность чуют на раз, предотвратить такое сложно, потому что они очень хорошо умеют скрывать свои выходки, и не узнаешь и не догадаешься, а жертва жаловаться не станет.
Вот честно, не вижу в этом поступке родителей погибших ничего ужасного. Память жертв трагедии. Как бы кто не оправдывал убийц - они убийцы.13 трупов - это их вина и оплакивать убийц вместе с убитыми это странно по меньшей мере. думаю будь это не дети, а взрослые, поставить еще и кресты убийцам, покончившим с собой, никому бы в голову не пришло. А тут... этожеребенок
Знаете, такими темпами можно дойти до мысли о том, что оплакивать никого не нужно. Почему? Потому что погибшие этожедети могли участвовать в травле и быть виновными в собственной смерти. Мерзко звучит? Ужасно звучит? Ачотакова, как говорится, всё же логично. Только вот с точки зрения морали это вызывает много вопросов.
Двое стрелков были такими же детьми, как и другие. И поведение "убитых горем" родителей выглядит как минимум мерзко. Кто сказал что их дети были святыми невинными ангелочками, а не проводившими травлю гадёнышами, чьё поведение в итоге привело к трагедии? И кто дал этим родителям право крушить кресты и рубить деревья? Или их скорбь имеет больше прав на существование, чем скорбь родителей, которые теперь до конца жизни будут страдать и спрашивать сами себя - а были ли они достаточно внимательны, а могли бы они это предотвратить, будь они ещё более внимательными?
Мне не нравится ни эта статья, ни посыл книги. Книгу, имхо, можно было бы начать и закончить одним предложением "Я была плохим родителем, я не сформировала со своим сыном открытых и доверительных отношений, поэтому мой ребёнок не мог мне пожаловаться, и я не могла помочь ему, разделить боль которую он чувствовал, и это единственная причина случившейся трагедии". К родителям тех детей, которые травили, тоже, мягко выражаясь, есть вопросы. Тут в соседнем посте расшерили комментарий, что де перед рождением детей надо обучение проходить, как перед вождением и ношением оружия - так вот, под эту статью данный комментарий тоже просится.
Во-вторых, по поводу перспектив. Гм... Как бы сказать. Когда тебя травят, когда тебе плохо здесь и сейчас, вполне вероятно, что проблема в том, что ты не видишь этих перспектив и не можешь их представить. Или что видится в довольно негативном свете. Плакаты "это не навсегда" могут как помочь, так и вызвать цепочку мыслей "да, ЭТО не навсегда, потом будет что-то другое". Ну или "это не навсегда, но сейчас-то со мной это!".
Вызвал недоумение момент с обысками. Если представить себе, что парни были жертвами, которые решили отомстить и выпилить тех, кто их сломал... То дополнительное давление и обыски, обыски и обыски вызывало бы только сопротивление и желание ещё больше замкнуться. Вот честно, если меня кто-то начнёт обыскивать, нарушая личное пространство, я не почувствую близость с этим человеком. Я буду чувствовать себя униженным и взбешённым. Я буду чувствовать, что я не могу довериться, если меня будут обыскивать и допрашивать. В этом во всём есть какой-то привкус насилия. А насилие, как известно, вызывает насилие.
Я не говорю, что между обысками и расстрелом есть прямая взаимосвязь. Но чрезмерный контроль у подростков местами может спровоцировать желание, чтобы тебя перестали контролировать, и чтобы ты всех начал контролировать в ответ. Что не значит, что она адекватная или же пропорциональная.
В-третьих... Вот что мне не нравится в таких ситуациях, так это повальное обвинение исключительно тех, кто напал, и повальное обвинение жертв. Я НЕ говорю, что убийцы - правы. Я не говорю, что они адекватны. Но... Гм. Расстрел сразу же обеляет человека и делает его ангелом во плоти?
В идеале бы... Не помешали бы размышления не только родителей убийц, но и родителей жертв. Нет, я не о том, что их дети виноваты. Расстреляны наверняка могли были те, кто просто проходил мимо, кто пытался сбежать, кто сопротивлялся. Но если эта ситуация, когда взбесились жертвы травли (что их не оправдывает), то какая-то часть ответственности лежит и на родителях зачинщиков травли.
В параллельном классе то же самое (был оттуда приятель, ему тоже доставалось).
Это просто закон больших чисел. 99% жертв травли стерпят и дождутся окончания школы, 0.9% покончат с собой или хотя бы попытаются, а 0.1% устроят бойню.
Обыскивать комнаты, читать дневники и прочие следственные действия со стороны родителей – не вариант. Подростков это бесит (меня дико выбесило, когда мать прочитала мой спрятанный дневник). Тотальным контролем вы лишь научите своих детей лгать и изворачиваться и лишитесь их последнего доверия. Лучше донести до собственных детей, что вы всегда готовы их выслушать, понять и вместе подумать над создавшейся ситуацией, что вы друг, а не карательный орган.
Всегда можно что-то сделать. Перевести ребенка в другую школу. Отдать парня в секцию бокса или самбо, если его бьют. Научить не реагировать на насмешки, если дело ограничивается насмешками. Найти хорошего психолога, в конце концов. Это все тоже не панацея, но шансы получить в собственном ребенке убийцу или самоубийцу сильно уменьшатся.
К тому же, сомневаюсь, что эти родители стали бы выламывать кресты и спиливать деревья (символ скорби), окажись именно их дети не в роли жертв стрельбы, а в роли стрелков и жертв травли.
Значит, должны быть какие-то административные пути. Вызвать к директору, выгнать из школы на недельку. Отправить письмецо в тот колледж, который себе приглядели травители.
Лично я всегда за "коллективно навалять зачинщикам", но по какой-то странной причине за это всегда следует наказание от тех же учителей, которые раньше пожимали плечами: мол, ничего не можем сделать.
Мда... о чем тогда книжки Макаренко ил "Республика "Шкид"? Нет авторитета, нет влияния - тогда лучше и не пытаться. Смотрю, именно про школу, где все творилось, ни слова. Школа есть пустое в смысле воспитания, место?
Даже сказочка Роулинг про Гарри Поттера в основном написана по воспоминаниям о школьной травле.
За что я благодарна нашей школе, так это за то, что директор держит всю эту банду хорошо ситуированных родителей под контролем. У школы есть право давать деткам пиздюлей, и это радует.
Другое дело, что, опять же. Да, какая-то ответственность есть у школьного психолога, педагогов, родителей. Но основная - у непосредственных участников событий.
IsalimA, здорово зависит от директора, как он педсостав подберет, сможет устоять и не стать "образовательной обслугой" - или нет. Хотя, судя по всяким показательным процессам травли учителей в Москве, и всяких выбрыках и "отрывах на гелендвагенах"выпускников МГИМО - давление суровое.
Чухня полная. У меня были доверительные отношения с родителями. Гораздо более доверительные, чем у каждого из моих знакомых, как я сейчас понимаю, по взрослой жизни. Но в школе меня травили, и я об этом молчала. почему? Да потому ,что я сама себе не хотела признаваться ,что меня обижают. Понимаете? Отрицала. Это не так. Мне показалось. Как я могла донести до родителей свою проблему, если не желала ее признавать ?
Сусуватари, план писали на бумаге, да забыли про овраги. Те кто в ВУЗах работает, забыли, как реальные дети выглядят и что такое школа и урок. Процесс воспитания не одномоментный) Думаю, в основном учитель воспитывает собственным примером, создает определенную атмосферу в классе, но.. дети ведь и много других примеров видят)
Во-вторых, в российских школах в принципе меньше могут сделать. Ну вот преподаватель узнает, что ребёнок из неблагополучной семьи, его родителей нужно лишать прав...А будет ли ребёнку от этого легче? Российские детдома часто напоминают мини-тюрьмы. Во многом потому, что там дети почти никак не защищены от травли от других неблагополучных семей. Но это уже отдельная тема для разговора. В американской системе есть более-менее нормальная альтернатива нездоровой семье. Это если проблема всё-таки в семье.
Дальше. В Штатах можно повлиять на родителей тех детей, которые устраивают травлю. Рассказать им о том, какие рекомендации будут из школы, как может испортиться репутация дитятки и семьи. Это действует, а в маленьких городках может стать особенно эффективным. В России в маргинальной среде часто всем срать. Да, мой сын гопник, я тоже гопник, ну и что? Фамильная гордость!
Ну и кроме того, да. Ничего не даёт 100% гарантии. Потому что 100% гарантию даёт только умение взять себя в руки со стороны жертвы травли и остановиться - насильников. Всё. Человека можно воспитывать, ему можно пытаться помочь, с ним можно общаться. Но именно он делает выбор, воспринять ли воспитание, обратиться за помощью или нет.
Понимаете, те же убийцы могли не хвататься за оружие. Они могли пойти к школьному психологу. Если с родителями не сложились доверительные отношения, могли обратиться к другим родственникам. К тем же преподавателям. К нормальным одноклассникам. Поговорить с кем-то по Интернету, с тем же психологом, например. В Америке гораздо больше вариантов того, что и как можно сделать, чем в России.