Пишет neo_rage:
Мы - цирковые актеры. Мы то, что делает цирк таким привлекательным для публики. Мы - силачи, акробаты, гимнасты, клоуны, мастера огненной круговерти и укротители диких животных. Мы все каждый вечер рискуем своей жизнью - для вас, совершаем головокружительные трюки под куполом цирка, на завораживающей высоте, в которую так хочется упасть. Да, мы рискуем жизнью - для вас, но не ради вас.
отодвинуть занавес
Я родился в странной, быть может, семье: отец мой был укротителем, а мать гимнасткой. Я еще с ее молоком впитал, что такое цирк, что такое - колесить по стране сплоченной командой, веселя публику и поминутно рискуя собой. Да, рискуя собой - я стал каскадером. Я совершаю сводящие зрителей с ума кульбиты под потолком цирка, удерживаясь расставленными ступнями за тарзанку, я летаю под куполом от одних качелей - к другим, или же, сделав сальто, вытягиваюсь в пустоте, царящей под куполом, ничем не удерживаемый, и замираю в хрупком равновесии, протянув вперед руки, зная, нет, не веря, а именно зная, что руки товарища окажутся там же, где и мои, подхватят, подкинут и не дадут упасть.
Я рискую собой, потому что это моя работа. Потому что я привык с детства, что каждая секунда этого представления, этой насмешки над неловкостью столпившихся внизу и земным притяжением, может оказаться последней и оборвать меня.
Вы знаете, каково это - падать в небо? Я ежеминутно падаю в него. Высота такая, что выжить практически невозможно. Если тебе очень повезет, ты останешься ни на что не годным калекой... кому нужен акробат-калека, который ничего не может? Я падаю в небо, и, хотя звезд под куполом не видно, я ощущаю, как они проходят сквозь меня. Я падаю в небо, чтобы взлететь, когда ощущаешь возникшие из ниоткуда запястья товарища и напарника, стискивающие тебя, как самое ценное.
Мы все - душа, плоть и кровь цирка. Да, кровь. В один далеко не прекрасный день я почувствую пустоту вместо рук напарника, и я даже не задумаюсь - чья это была ошибка, что я наконец-то вышел в мое небо и что через несколько секунд меня ждет мучительная смерть или увечье... Есть более важное в этот момент.
Это - цирк, люди, это цирк, это мы, вы ведь все равно не поймете, что это такое...
В нем нет места настоящим, не нарисованным и не хлещущим в три ручья из глаз клоуна, слезам.
В нем нет места горечи, потери, печали. Мы - циркачи. И мы не имеем права на смерть.
Я упаду карикатурно, как сломанная кукла, в последние минуты жизни молясь, чтобы это выглядело, как безумно смешная, задуманная в представлении шутка, я буду задыхаться от того, что душа моя, которая так привыкла летать, сейчас вместе с телом прибита к жесткой, посыпанной опилками, глиняной сцене, от того, что кровь во мне расплескалась и очертила меня неровным контуром.
Я упаду карикатурно, и клоун будет прыгать вокруг меня, брызгая в лицо водой из цветка в петлице и будто бы пытаясь привести в чувство, я умру под хохот толпы, не подозревающей, что в мире только что стало на одного циркача меньше... на одного свободного меньше, вы понимаете? Мы веселим вас; на деле же - мы смеемся над земными законами и над вами, мы живем по своим заветам, и платим за это сполна. И последней почестью мне будут дети-гимнасты, которые, весело хихикая, пройдутся колесом вокруг оставшегося от меня на этой земле, они будут смеяться громко, чтобы никто не обратил внимания на слезы в их глазах.
Сегодня представление свернут раньше срока, и под жиденькие аплодисменты то, что от меня останется, кто-нибудь из близких взвалит на плечо и унесет, пританцовывая, похохатывая и молясь, чтобы зрители до самого конца ничего не поняли.
Это цирк. Это наша насмешка над вами. Мы выбираем это сами или же это выбирают за нас, но мы свободнее вас во сто крат.
И мы уходим - свободными.
URL записиотодвинуть занавес
Я родился в странной, быть может, семье: отец мой был укротителем, а мать гимнасткой. Я еще с ее молоком впитал, что такое цирк, что такое - колесить по стране сплоченной командой, веселя публику и поминутно рискуя собой. Да, рискуя собой - я стал каскадером. Я совершаю сводящие зрителей с ума кульбиты под потолком цирка, удерживаясь расставленными ступнями за тарзанку, я летаю под куполом от одних качелей - к другим, или же, сделав сальто, вытягиваюсь в пустоте, царящей под куполом, ничем не удерживаемый, и замираю в хрупком равновесии, протянув вперед руки, зная, нет, не веря, а именно зная, что руки товарища окажутся там же, где и мои, подхватят, подкинут и не дадут упасть.
Я рискую собой, потому что это моя работа. Потому что я привык с детства, что каждая секунда этого представления, этой насмешки над неловкостью столпившихся внизу и земным притяжением, может оказаться последней и оборвать меня.
Вы знаете, каково это - падать в небо? Я ежеминутно падаю в него. Высота такая, что выжить практически невозможно. Если тебе очень повезет, ты останешься ни на что не годным калекой... кому нужен акробат-калека, который ничего не может? Я падаю в небо, и, хотя звезд под куполом не видно, я ощущаю, как они проходят сквозь меня. Я падаю в небо, чтобы взлететь, когда ощущаешь возникшие из ниоткуда запястья товарища и напарника, стискивающие тебя, как самое ценное.
Мы все - душа, плоть и кровь цирка. Да, кровь. В один далеко не прекрасный день я почувствую пустоту вместо рук напарника, и я даже не задумаюсь - чья это была ошибка, что я наконец-то вышел в мое небо и что через несколько секунд меня ждет мучительная смерть или увечье... Есть более важное в этот момент.
Это - цирк, люди, это цирк, это мы, вы ведь все равно не поймете, что это такое...
В нем нет места настоящим, не нарисованным и не хлещущим в три ручья из глаз клоуна, слезам.
В нем нет места горечи, потери, печали. Мы - циркачи. И мы не имеем права на смерть.
Я упаду карикатурно, как сломанная кукла, в последние минуты жизни молясь, чтобы это выглядело, как безумно смешная, задуманная в представлении шутка, я буду задыхаться от того, что душа моя, которая так привыкла летать, сейчас вместе с телом прибита к жесткой, посыпанной опилками, глиняной сцене, от того, что кровь во мне расплескалась и очертила меня неровным контуром.
Я упаду карикатурно, и клоун будет прыгать вокруг меня, брызгая в лицо водой из цветка в петлице и будто бы пытаясь привести в чувство, я умру под хохот толпы, не подозревающей, что в мире только что стало на одного циркача меньше... на одного свободного меньше, вы понимаете? Мы веселим вас; на деле же - мы смеемся над земными законами и над вами, мы живем по своим заветам, и платим за это сполна. И последней почестью мне будут дети-гимнасты, которые, весело хихикая, пройдутся колесом вокруг оставшегося от меня на этой земле, они будут смеяться громко, чтобы никто не обратил внимания на слезы в их глазах.
Сегодня представление свернут раньше срока, и под жиденькие аплодисменты то, что от меня останется, кто-нибудь из близких взвалит на плечо и унесет, пританцовывая, похохатывая и молясь, чтобы зрители до самого конца ничего не поняли.
Это цирк. Это наша насмешка над вами. Мы выбираем это сами или же это выбирают за нас, но мы свободнее вас во сто крат.
И мы уходим - свободными.
Свое | Прислано по U-mail